Название: Что есть любовь?
Автор: Небо в глазах ангела
Бета: нет
Пейринг: Себастиан/Сиэль
Рейтинг: PG-13
Жанр: легкий ангст
Дисклеймер: даже не претендую
Предупреждение: в связи с недостатком канона возможны ОСС и AU.

Что есть любовь?
Что есть любовь?
Снежинки словно крылья белоснежных бабочек ложатся на подоконник, крыльцо, подъездную дорожку. Красиво. Снег так невинен и чист, что нельзя не восхищаться его первозданностью, нельзя спрятать от себя самого непроизвольное желание сравниться с ним по невинности и чистоте. Но разве такое возможно? Душа давно темна и сумеречна, как осенний дождь в морозно-серое безрассветное утро. Но даже такой душе свойственно тянуться к свету, теплу, пониманию. Где же найти их в жестоком мире предательства и лжи?
- Вас что-то беспокоит, мой господин?
- Нет. Ничего.
Мальчик с не по-детски серьезными глазами отворачивается он окна и заснеженного парка, чтобы тут же сесть за большой дубовый стол, на его фоне тонкая фигурка ребенка кажется еще более маленькой, еще более одинокой.
- В таком случае, вот документы, которые вы запрашивали, - дворецкий дома Фантомхайв хорошо знает, когда можно задавать вопросы, а когда лучше промолчать. Оранжевые глаза ни чем не выдают понимания, сейчас они бесстрастны. Ведь он знает, что больше чем несправедливости по отношению к беспомощным перед ударами судьбы людям, его маленький господин ненавидит жалость по отношению к себе. И ничего не остается кроме как ни словом, ни взглядом, не дать понять, что знаешь как грустно и тошно ему сейчас. Помощь можно предложить позже, или не предлагать совсем, просто устроить все так, что граф сам попросит о ней, сам примет как неизбежность. Ведь так гордому господину будет проще.
- Благодарю, - узкая ладонь и тонкое запястье, выглядывающее из рукава модного сюртука, когда мальчик протягивает руку, чтобы забрать у дворецкого листки бумаги со столь не значительными сейчас для них обоих записями.
- Будут еще какие-либо распоряжения, господин?
- Нет, можешь идти.
До двери четыре шага и один вдох, когда ручка поворачивается под рукой в белой перчатке, за спиной раздается.
- Я хочу сладкого.
- Чего именно? Я могу приготовить все, чтобы вы не пожелали.
- Мне все равно. На твой вкус.
- Как прикажете, мой господин.

***
Почему, почему, ты всегда так холоден со мной в обычной жизни. Улыбаешься лукаво, но я знаю, что такая твоя улыбка ничего не значит, ничего не стоит. Ты всем так улыбаешься. Ну, почему не только мне? Я знаю, что это слабость. А во взрослом мире, слабости – не позволительная роскошь. Но я не могу, не могу не желать хоть чуточку тепла, хотя бы от тебя, раз уж больше никого не осталось. Сам понимаю насколько это нелепо. Но именно в такие моменты я оказываюсь заложником собственного возраста. Как бы не лгал себе и окружающим, что взрослый, что сознательный. Все равно, я еще совсем ребенок, и я хочу любви и душевного тепла. Но разве ты способен дать мне их?

***
Маленький-маленький мальчик. Ты так боишься меня. И так хочешь привязать к себе по крепче. Зачем? Я и так твой. А ты мой. Разве ты не помнишь условия контракта? Хотя, вполне возможно, что не помнишь. Ты умирал на алтаре, когда позвал меня. Похоже, в пожаре, уничтожившем с моей легкой руки предыдущее поместье Фантомхайв, сгорели и твои воспоминания о нашей первой встрече. Жаль, мне бы хотелось, чтобы ты помнил. Мы бы могли избежать многих проблем. Но раз уж так сложилось, я буду играть по твоим правилам, пока тебе не надоест притворяться. Тебе ведь скоро надоест, или ты просто устанешь от всех этих нелепых мыслей, что роятся в умной головке. У меня много времени, ты даже не можешь вообразить себе, как его много у меня, у нас.

***
- Сиэль! Сиэльсиэльсиэль! – маленькая белокурая девчушка врывается в кабинет так неожиданно, что граф Фантомхайв, даже не сразу успевает осознать, что это за розово-белокурый вихрь, что на полной скорости несется на него.
- Элизабет! - восклицает он, с трудом отстраняя от себя девочку, вознамерившуюся, похоже, от переизбытка чувств задушить его в своих объятьях.
- Я же просила. Много раз просила, не называй меня так! Сиэль, какой же ты противный! Я Лизи, Лизи, ты мой жених и я хочу, чтобы ты называл меня так.
- Да, да, - отмахивается юный граф, которому все же удается встать из кресла и отцепить от себя цепкие ручки, - Зачем ты приехала на этот раз?
- Как это зачем?! Как это зачем, на улице такая чудесная погода и я была в магазине, а там, там были такие замечательные коньки, и продавец сказал, что сейчас как раз самое время!
- Какое время?
- Кататься на коньках. Я вспомнила, что у тебя в парке есть прекрасный пруд, он сейчас как раз замерз. Поэтому я купила коньки нам с тобой и на твоих слуг тоже. Так что собирайся мы идем кататься!
- Нет! Никуда я не пойду! У меня куча дел, а ты меня отвлекаешь!
- Не-е-е-ет, - небесно-голубые глаза увлажнились и по нежным щечкам, еще не лишившимся детской пухлости, потекли влажные дорожки, - Ну почему! Я ведь так старалась… так хотела поднять тебе настроение…
- Да, не нужно мне ничего поднимать!
- Милая леди, не нужно плакать, - невозмутимый дворецкий заносит в кабинет поднос с чаем и каким-то изысканным лакомством. Ставит на стол, игнорируя бумаги, разбросанные по всей его поверхности, и присаживается на колени перед плачущей девочкой, - Не надо, леди. Вы же не хотите стать не красивой, когда ваши глаза покраснеют от слез, а очаровательный носик распухнет.
Она отрицательно мотает головой, и начинает успокаиваться.
- Вот, дорогая леди, возьмите платок.
- Но Сиэль, Сиэль сказал, что мы не пойдем кататься, а я, я так старалась. Так спешила.
По верх её головы оранжево-алые глаза встречаются с темно-синими. Тяжелый вздох и тихие слова.
- Хорошо, если ты так хочешь. Мы можем попробовать. Но я не умею кататься на коньках.
- Спасибо-спасибо-спасибо! – розовый вихрь снова оказывается в его объятьях. Ему остается только стоически пережить этот очередной всплеск, - Я тоже не умею! Но твой Себастиан ведь нас научит, правда?
И снова взгляд цепляется за взгляд.
- Конечно, ваша светлость. Я сделаю все, что в моих силах. Мы же не можем отказать леди.

***
На улице мороз покалывает щеки и вынуждает натягивать на руки перчатки, по глубже прятать губы в шерстяной шарф. В глазах белые пятна от блеска снега под солнечными лучами. И скип ломаемых снежных лучиков под подошвами башмаков.
- Не стоит так хмурится, Ваша Светлость. Ведь мы идем развлекаться, - снова ничего не значащая улыбка, и вовремя подставленная рука, когда оступившись на заледенелом снеге дорожки, граф чуть не падает лицом в сугроб.
- Пусти меня! – сквозь зубы, тихо, чтобы слуги и Элизабет ушедшие вперед не услышали.
- О, конечно, мой господин.
- Почему я должен был соглашаться?
- Потому что она ваша невеста, и пошла на такие жертвы ради вас.
- Жертвы? Да, она просто хочет повеселиться за мой счет.
- А разве вы сами не хотите развеяться.
- Нет! Мне вполне комфортно было дома, без неё, без этого снега и, и коньков!
- Вы просто еще не знаете как это приятно и захватывающе на полной скорости рассекать замерзшую гладь. Вам понравится, мой господин, я уверен.
- Сиэль! Ну где же ты? – раздается от неумолимо приближающегося пруда, - Мы тут уже коньки одеваем и ждем только вас!
- Мы идем, юная леди, - голос из-за спины спокоен и сдержан, но Сиэлю все равно в нем слышится издевка. Но он лишь передергивает плечами и принимает из рук раскрасневшейся Элизабет свою пару коньков.

***
Как может нравиться то, что у тебя нисколько не получается? Если бы не Себастиан, все время неизменно оказывающийся рядом, он бы давно растянулся на льду. Ноги разъезжаются в разные стороны. Точки опоры нет никакой. Разве, все тот же дворецкий. Но граф упрямо отказывается и от протянутой руки и от подставленного плеча. Нет. Он не станет. Не станет полагаться на него. Ведь принять помощь, поддержку, даже здесь, в столь незначительном, значит положиться, значит довериться. Но он слишком хорошо запомнил в ту ужасную ночь, что верить нельзя никому. Даже самым близким. Даже собственному отцу.
- Ваша светлость, если вы не будите за меня держаться, то можете упасть и пораниться.
- Ты специально, специально все это подстроил, - с трудом балансируя на разъезжающихся ногах, шипит граф. Что может быть более мерзким, чем беспомощность?
- Как можно, господин, - шутливо оскорбляется дворецкий и смотрит на него честными-честными глазами. Ну разве эти глаза могут врать? О, еще как! – Разве вы забыли, что это была полностью идея леди Элизабет?
- Ты, ты уговорил меня!
- Вот как? – и снова вовремя подставлена рука, но мятежный граф схватившись на секунду, только для того чтобы не плюхнуться со всего размаха на лед, тут же отпускает её и даже пытается откатиться от дворецкого подальше. Прекрасно понимает, что это опасно, но врожденное упрямство не позволяет уступить, даже здесь, даже в малом, - А вот мне показалось, что вы сами позволили себя уговорить, разве нет? Зачем лгать себе?
- Нет! Я бы никогда…
- Сиэль! – Элизабет налетает сзади так неожиданно, что, отчаянно взмахнув руками в воздухе, он все-таки падает, утягивая несносную невесту за собой.
- Ой! – восклицает она, наваливаясь на него всем весом. А он не произносит ни слова, ни звука. Даже дышит спокойно и ровно. Потому что не может. Просто не может показать, тут же подкатившимся к ним Себастиану и Финни, что готов разреветься в голос, так больно неудачно подвернутой ноге.
- Леди Элизабет, вы не ушиблись, - начинает причитать садовник, поднимая девочку, которая, похоже, так и не поняла, что произошло, и отряхивать с пышных оборок платья снег и ледяную крошку. Они так заняты сейчас, что Финни, что Элизабет, что не замечают, как дворецкий склоняется, над так и не проронившим ни слова графом, и шепчет в аккуратное маленькое ушко.
- Если хочешь, мы скажем, что ты не можешь продолжать катание в мокрой одежде, я заверну тебя в свое пальто и унесу домой…
Побледневшие от сдерживаемой боли щеки, непроизвольно вспыхивают от смущение. Но граф никогда не был дураком, он прекрасно понимает, что кататься больше не сможет, а вот признаваться почему ни Элизабет, ни другим слугам, он не хочет. Они ведь… они будут его жалеть. Что может быть хуже человеческой жалости?
- Хорошо, - выдавливает он из себя на вдохе и отворачивается, чтобы не видеть теплой улыбки и этих невыносимых не знающих жалости глаз. В такие глаза можно влюбиться, не так ли?
- Прошу прощение, леди, - обращается дворецкий к юной графине, - Граф несколько испортил костюм, ему требуется переодеться. Вы не возражаете, если мы не надолго покинем вас.
- Переодеться? Но как же…
- Мой господин может простудиться, вы же понимаете, что я как слуга дома Фантомхайв не могу допустить этого.
- Ой! Конечно, конечно, - она отчаянно кивает головой, - Вы только возвращайтесь, хорошо?
- Когда граф переоденется и согреется, конечно.
- Тогда мы будем ждать.

***
В комнате задернуты тяжелые шторы, приятный сумрак ласкает уставшие от снежного сияния глаза. Правая нога завернута в эластичный бинт и покоится на подушке, одежда в беспорядке, но сейчас так даже лучше. Свободней дышать. На тумбочке поднос с горячим мятным чаем и блюдечко с лимонными дольками, а так же так и не попробованный с утра итальянский десерт «Тирамису»
- Очень больно? – заботливый голос, но он-то знает, что это притворство. Разве демон способен проявлять заботу, способен сочувствовать, сопереживать. Способен любить? После того, как заключил с ним контракт, Сиэль прочел десятки книг и древних манускриптов, и все авторы утверждают как один, что демоны не знают жалости, не знают привязанности, не знают любви. У них нет души. Они бесстрастны. Как можно не верить взрослым, когда их так много?
Поэтому он не отвечает, лишь отворачивает голову в сторону, утыкаясь носом в подушку. Продолжая ощущать покалывание и тупую боль там, где ступня переходит в щиколотку. И резко дергается когда, ощущает теплые пальцы там, где сосредоточена боль.
- Что ты?!
- Тсс… не нужно бояться, - голос тих и проникновенен, глаз не видно за длинной челкой, может быть поэтому ему так хочется верить.
- Зачем? – сам, испугавшись беспомощности тона, внутренне сжимается в маленький комочек, но внешне все так же лежит на подушках. Не подвижно. Не дрожа.
- Хочу уменьшить боль, вам ведь больно.
Лишь кивок, к горлу подступают не званные слезы. Почему так хочется плакать сейчас. Что же делает с ним такая забота? Она ведь не настоящая, да?
- Расслабься, - все так же тихо, все также тепло.
- Почему ты… ах!
- Тише, сейчас станет легче, массирует, растирает, заставляет кровь циркулировать быстрей, - Это всего лишь легкое растяжение. Пройдет через пару дней.
Действительно становится легче. Вот только не понятно, от расслабляющего массажа, и покалывающего тепла чутких пальцев. Или он нежности сквозящей в голосе, о заботе, кажущейся неподдельной.
Он отпускает ногу, подсаживается ближе, склоняется к самому лицу.
- Неужели я так ужасен, что ты боишься меня.
Яростный взгляд их под сине-серой челки.
- Я не боюсь тебя!
- Не меня? Тогда кого же? Быть может себя?
Отвернуться и не смотреть. Не видеть, не чувствовать, не слышать. Так хочется исчезнуть прямо сейчас, не важно куда, главное, что от сюда. Из этой кровати, от этой беспомощности, от этой проникновенности и понимания в оранжево-алых глазах.
Тихо-тихо, не громче мышиного писка.
- Демоны не умеют чувствовать. У демонов нет души.
- А взрослые умеют врать. Врать не только детям, но и самим себе. Кому ты поверишь, им или мне?
- Я ни хочу никому верить! Я просто хочу жить.
- Жить? А разве ты живешь? Ты существуешь. Жизнь без радости, разве это жизнь?
- Ты лишил меня её, когда заключил контракт.
- Вовсе нет, ты сам обрек себе на одиночество. Только ты сам. Я всего лишь оружие в твоих руках. За мою службу ты будешь платить, но потом, много позже. А сейчас, сейчас ты сам избрал ту жизнь, которой живешь.
- Пусть моя жизнь и не совершенна, и безрадостна, но это моя жизнь и я дорожу тем, что имею.
- Дорожишь?
- Да, - в голосе усталость и боль, темно-синие глаза полны невыплаканных слез и отчаяния. Куда спрятаться от него? Где скрыться?
- А мной?
- Что?
- Мной ты дорожишь?
- Ты мое оружие. Хорошее оружие, конечно, я дорожу тем, чем владею.
- Мне нравится ваш ответ, мой господин.
Чуткие пальцы скользят по бедру, ниже и ниже, на щиколотку, на ступню. Боль уже не ощутима, только жар. Обжигающий жар чужих пальцев без перчаток. Когда он успел их снять? Сиэль не знает, не знает, что чувствует сейчас. Но чувствует. Уже не хочется сопротивляться, отталкивать, не признавать. Не признавать такую простую истину, что уже не может, не может без него, без своего таинственного слуги, без своего личного демона. А тот, зная, что граф слаб сейчас, что податлив, словно теплый воск, пользуется этим. Он же демон. Они всегда пользуются нашими слабостями. Чтобы одурманить, завлечь, привязать к себе, сделать зависимыми. Как иначе можно обезопасить себя от боли потери, демоны не любят чувствовать боль, не любят терять то, что считаю своим. Демоны эгоисты. То, что дорого, должно принадлежать им безраздельно. Навсегда. Пальцы ласкают кожу, обхватывают поврежденную тонкую ножку, бережно, без резких движений подносят к губам. Целуют каждым маленький пальчик, щекотно и волнующе. Но вырываться не хочется, потому что откуда-то из нутрии поднимается теплая трепетная волна, заполняющая и тело и разум.
- Ну, зачем? – беспомощно и обреченно. Ну, как противиться такому?
- Разве не приятно?
- Нет, - голос слаб и тих.
- А так? – губы обхватывают мизинчик, язык проводит по подушечке. Влажно и так, так невыносимо. С губ срывается полувздох, полувсхлип. Теплая ладонь обхватывает пяточку, поднимается выше, большой палец кружит вокруг выступающей круглой косточки, по спине бегут мурашки, словно пересчитывая позвоночки. Плакать уже не хочется. Хочется стонать, кричать в голос, кусать губы. Но это слабость, а слабость нельзя…
- Больно? – горячее дыхание на влажной коже, ну как же так можно! Как будто специально. Конечно, специально, как может быть иначе!
- Нет.
- Мне продолжить?
- Не надо.
- Почему?
- Отпусти, - твердо, сверкая глазами, но все еще не вырываясь, все еще не приказывая в серьез.
- Как прикажите, мой господин. Думаю, если вам лучше, есть смысл вернуться к леди Элизабет. Ваша невеста все еще ждет вас.
- Нет! – в глазах непритворный ужас, узор пентаграммы вспыхивает, реагируя на настроение хозяина. Слуга лишь улыбается в ответ.
- Если не желаете к ней, может, продолжим наш разговор?
- Разговор? Мы разве говорили?
- Конечно, я спросил у вас, мой господин, чего вы так боитесь, если не меня?
Губа закушена. Глаза прикрыты пушистыми ресницами, которым могла бы позавидовать любая девушка. Но не пропускают не единого жеста, ни единого ответного взгляда.
- Зачем ты так настаиваешь?
- Хочу понять вас, - пальцы начинают обратный путь по щиколотке, по внутренней стороне бедра, замирая не надолго там, где ноги переходят в тело, но не прикасаются, перемещаясь на талию, на спрятанный под тонким шелком рубашки животик, который тут же отзывается непроизвольной дрожью и тихим вздохом. Скользят по шелку выше, выше. На грудь, на плечи, на тоненькую шейку. Обхватываю её всей ладонью, не сильно придавливают.
- Боишься?
- Нет. Тебе не позволит контракт.
- Возможно.
- И что дальше?
Невыносимые глаза с вертикальными зрачками, так близко, что губы невольно ловят чужое дыхание.
- Если захочешь, то поцелуй.
- Хочу.
Глубоко и завораживающе. Отвечать не получается, он так настойчив. Скользит, ласкает, словно танцует внутри. Сплетаясь до боли, до онемения губ. Так сладко. Так запретно. Так, что хочется жадничать, кусаться, настаивать…
Упереться ладошкой в широкую грудь. Оттолкнуть. Не сильно, сильней просто не получается, ведь тело уже знает, чего хочет. Но разум сильней.
- Достаточно.
- Как прикажите, мой господин.
- Ты хочешь, чтобы я доверял тебе?
- Я ваше оружие, мой господин, как я могу что-то хотеть? Оружие бесстрастно, у него нет собственных чувств, нет души. Вы сами об этом сказали недавно.
- Я поверю, я попробую поверить, что все те взрослые, что пишут умные книжки, заблуждаются. А ты, что ты можешь предложить взамен?
- Свою преданность, мой господин.

***
Зачем мне преданность, без любви?
***
Что есть любовь без верности?