***

«Ты пожалеешь!» - единственное, что смог выдавить из себя Сеймей, прежде чем уйти с поля так и не начавшегося сражения вместе с плетущимся за ним Нисеем. Акаме был зол, раздражен и даже раздавлен, он хотел доказать, что лучше Соби, лучше этой бездушной машины для уничтожения, но машина показала, что у неё тоже есть сердце, живое, любящее, за это нельзя было не уважать.

А Сеймей бесился, как мог. Устроил в комнате Рицки настоящий погром, благо, что не додумался перекорежить всю мебель, точнее просто не успел, в одном из ящиков письменного стола обнаружив стопки фотографий. Рицка так боялся что-то забыть, потерять бесценные мгновения памяти навсегда, что скрупулезно подписывал фотографии на обороте. Некоторые надписи шокировали, некоторые вызывали непреодолимое желание сесть на пол и заплакать горько и отчаянно, как не плакал даже в детстве. Но больше всего ему запомнилась одна, на фотографии Рицка был с Соби, младший брат улыбался в объектив так открыто и тепло, что Сеймею на секунду показалось, что эту свою улыбку он приберегал именно для него. Соби обнимал его сзади, склонившись губами к кошачьему ушку, и тоже в кое-то годы соизволил растянуть губы в улыбке и допустить смешинки где-то в глубине глаз. И надпись на обороте: «Солнечная осень, младшая школа, Соби - друг Сеймея, мой первый поцелуй». Сеймей сам не подумал, что плачет, пока не почувствовал горячую дорожку на коже от глаза по щеке вниз к подбородку, павшую каплей на матовый листок фотографической бумаги, перечеркнувшей все.

Как прошли последующие три или четыре дня Сеймей не помнил. Зато Нисей запомнил на долго. Таким свою Жертву он еще никогда не видел и искренне надеялся, что больше не увидит. Аояги не реагировал на внешние раздражители, вообще ни на что не реагировал. Даже когда Нисей набравшись наглости, подошел к нему, сидящему с ногами в глубоком кресле и коснулся губами губ, чего никогда бы себе не позволил, будь Сеймей в другом состоянии, хоть и всегда хотел это сделать. Тот лишь замер на секунду, задержав дыхание под неожиданной лаской, но стоило Акаме разогнуться, как тут же поднялся на ноги и ушел в свою комнату, упав лицом в подушку. Больше его дозваться в этот вечер не получилось. И Нисей предпочел больше не экспериментировать. А на следующий день зазвонил телефон.

- Сеймей, пожалуйста, если можешь, принеси сам или передай с Акаме какие-нибудь документы Рицки, - голос Соби невозможно было узнать, и дело было даже не в том, что Агацума никогда не просил, даже пощады, когда Сеймей причинял ему такую боль, что казалась невыносимой, не просил. Но таким обреченным и надломленным он не слышал его никогда.

- Зачем, - очнувшись от своей апатии, зло рыкнул Возлюбленный, не захотев обратить внимание на столь несвойственное поведение своего бывшего Бойца - Жениться надумал, а?

- Для госпитализации.

- Что с ним? - голос сел, руки задрожали. Так страшно ему еще не было.

- Он бредит с той ночи, как мы с вами встречались. Почти не приходит в себя.

- Почему ты не позвал меня раньше?!

- Я не хотел его потерять.

- Да, что ты такое несешь, Агацума?! - вскричал он, на ходу натягивая куртку и пытаясь найти документы младшего брата, - Я буду у вас через пол часа.

И короткие гудки набатом.

Так быстро в своей жизни Сеймей не бегал никогда. Он не помнил, как очутился возле квартиры Агацумы, не помнил, как вошел, кажется, дверь была открыта, его здесь ждали. Но зато Соби с серыми кругами под глазами, припухшими прокушенными губами, мертвенно-белым лицом и руками, задрожавшими, стоило Аояги прямо с порога протянуть ему документы, свидетельство о рождении, медицинский полюс, врезался в память глубоко и, кажется, уже на всю жизнь.

- Где он? - выдохнул он, сбиваясь с дыхания от быстрого бега. Соби в ответ лишь махнул рукой в сторону комнаты и, не глядя, стал набивать номер больницы, рискуя с такой судорожностью промахнуться мимо кнопок мобильника.

Рицка метался по постели в бреду, что-то шептал пересохшими губами, судорожно стискивал одеяло побелевшими пальцами, чтобы в следующую секунду замереть на середине очередного рывка и обмякнуть тряпичной куклой. А через несколько секунд все повторялось вновь. Сеймей упал на колени возле кровати младшего брата, обнял, зашептал на ушко мальчику какие-то глупости и, кажется, заплакал. Теперь-то уж не все ли равно. Потому что Рицка его не слышал, совсем, продолжая метаться, продолжая звать кого-то. Не его. Но теперь, когда страх за то, что можно вот так просто ни с того ни с сего лишиться брата, спалил легкие дотла, не давая дышать, на позволяя даже вскрикнуть или позвать на помощь. Ему стало все равно, кого любит его брат, даже если не его, пусть, лишь бы не было так больно, лишь бы его собственная любовь к этому маленькому и невероятно важному для него существу, такому беспомощному в своей болезни, была неизменной. И он любил. Любил своего младшего брата, так сильно, как только может любить человек, осознавший, что может лишиться самого дорогого в этой жизни навсегда.

Когда появился врач, он думал, что все самое страшно уже позади. В ожидании они провели всего чуть больше полу часа, но Сеймею казалось, что прошла целая вечность. Как только Агацума закончил говорить по телефону с дежурным врачом, он прошел в комнату, не твердой походкой доплелся но кровати, и, не стесняясь, да и вообще, похоже, плохо соображая, что делает, забрался в кровать к Рицке, обнимая его и прижимая к себе. Мальчик, находящийся на новом витке метаний, резко успокоился, как-то даже глубоко вздохнул и затих, но при этом дыхание его стало таким слабым, что почти не было слышно, дышит ли он на самом деле. Сеймей мог бы разозлиться, мог бы оттащить от брата забывшую свое место вещь, но вместо этого, лишь лег на кровать рядом с ним с другой стороны и тоже обнял. Мальчик задышал ровнее и громче, и, кажется, все же уснул, а не провалился в очередной бред. Это так поразило старшего Аояги, что все эти тридцать минут с небольшим до приезда скорой он смотрел на разгладившиеся морщинки на лбу братишки и не прекращал гладить его по голове и кошачьим Ушкам, не обращая внимание, что иногда его пальцы соприкасались с пальцами Соби, делающим тоже самое. Но врач, осмотрев мальчика, который, стоило брату и Бойцу покинуть его, снова заметался и стал даже кричать в бреду, сказал, что понятие не имеет, что происходит, но рекомендует экстренную госпитализацию, не особо обнадеживая, что и в больнице Рицке смогут помочь. Сеймей растерялся, как теряются люди, осознающие свою беспомощность перед судьбой. Он смотрел на грустно улыбающегося ему врача стеклянными глазами, и понимал, что именно сейчас, больше всего на свете желает ударить и в кровь разбить это лицо, безразличное к боли его брата.

Зато не растерялся Соби, все-таки он был старше, все-таки он был Бойцом, сумевшим почти год сражаться в авторежиме, прежде чем Рицка запретил ему это делать окончательно и научился слышать запуск его Системы. Вежливо поклонившись врачу, он тихо, но твердо произнес, протягивая мужчине его верхнюю одежду.

- Благодарю вас, но лучше, в таком случае, Рицке остаться дома.

- Молодой человек, вы не понимаете, это...

- Я все понимаю. А теперь уходите.

- Нет, вы не понимаете. Он вам никто, а значит я...

- Прочь, - голос Сеймея прозвучал холодно и отстраненно, так говорил не темноволосый юноша, судя по сходству внешности, старший брат больного малыша, как определил для себя врач, так приказывала Жертва и человек, пусть даже взрослый и опытный, но обычный человек, просто не смог сопротивляться этому голосу. Вернувшись в машину скорой помощи, он даже не вспомнил, где был только что, и кого оставил там, в квартире на втором этаже и был ли там вообще кто-то.

Рицка продолжал метаться в беспамятстве, скидывая с себя одеяло, пока Соби не лег рядом, удерживая его укрытым. А Сеймей позвонил Акаме, сам не понимая зачем это делает, просто именно в этот момент хотелось, чтобы рядом был хоть кто-то, не безразличный к нему, даже если он сам был не способен испытывать к нему подобные чувства.

***

Обычно Сеймей не курил, точнее не любил курить, но иногда, в некоторые моменты, желание хоть как-то успокоить нервы, пересиливало любой природный рационализм. Стоя на балконе и невидяще глядя на спящий город, он курил уже вторую сигарету из пачки Акаме, который тоже стоял здесь же, не рискуя лишним словом нарушить уединение своей вконец издергавшейся Жертвы. Но молчание затягивалось и давило на уши, вскоре просто вот так стоить рядом и осознавать, что твоя собственная Жертва именно сейчас далека от тебя, как никогда, стало для Нисея невыносимым, и он тихо спросил, чтобы хоть что-то спросить.

- Ты простишь его?

- Кого?

- Агацуму.

- Уже простил.

- То есть мне теперь не приведется сразиться с ним? - разочарованно протянул Боец Возлюбленных.

- А ты хотел бы?

- Да!

- А не страшно?

- Сеймей, да я...

- Забей, - отмахнулась Жертва и требовательно протянула руку за еще одной сигаретой, - Если Рицка не выкарабкается, - голос его ощутимо сел на выдохе, - Он скорей всего тоже умрет.

- Какая преданность, - саркастически ухмыльнулся Нисей, поднося к сигарете Сеймей зажигалку, - Что просто вот ляжет и умрет?

- Ага, - затягиваясь и стараясь скрыть от собственного бойца дрожь в пальцах кивнул Сеймей, облокотившись на перила балкона, - Ляжет на его могиле и как пес сдохнет.

- Сеймей... - тихо позвал Акаме и протянул руку, чтобы коснуться, словно желая убедиться, что тот все еще с ним, здесь, хоть его мысли и где-то далеко, где-то, где очень страшно. Но Сеймей почувствовав его движение, передернул плечами, отвергая и резко обернулся, когда дверь на балкон распахнулась, и к ним присоединился Соби, помятый и всклокоченный с совершенно идиотской улыбкой в глубине посветлевших глаз. Не говоря ни слова, он вынул из пальцев пораженно замершего Сеймей сигарету и жадно затянулся, выкуривая почти до фильтра и запрокидывая голову, выпуская дым в небо. А потом опустил глаза, протянул руку и, как ни в чем не бывало, провел пальцами по щеке неподвижного Аояги, и прежде чем тот сориентировался как следует на это реагировать, произнес.

- У Рицки прорезалось имя. Он зовет тебя.

- Зачем? - совершенно перестав понимать что-либо, глупо уточнил он.

- Хочет поделиться радостью с братом.

- Он счастлив?

- И еще как, - и Соби рассмеялся легко и непринужденно, как не смеялся очень давно, с самого детства, когда еще были живы его родители, и он ничего не знал ни о Бойцах, ни о Жертвах. И в этот момент Нисей завидовал ему как никогда, а Сеймей неожиданно для себя самого, да и для обоих Бойцов тоже, улыбнулся ему, похлопал по плечу и исчез за дверью.

***

- Я люблю тебя, Сеймей, - тихо прошептал обессиленный, но выглядящий до неприличия счастливым, Рицка.

- И я люблю тебя, братишка, - прошептал тот в его волосы, обнимая и крепко прижимая к себе.

- Но Соби я люблю тоже, и очень сильно, - отстраняясь и с тревогой заглядывая в глаза старшему брату, произнес Рицка, замирая в его руках и ожидая решения, как приговора.

Сказать это было трудно, хотелось не улыбаться, не успокаивать, не произносить те слова, которые его младший брат так трепетно ждал он него, а уничтожить, растерзать на куски, не важно кого, лишь бы нашелся виноватый. Но Сеймей не был бы собой, если бы не сумел остаться сильным до конца, даже сейчас, разделяя любовь брата, которой хотел властвовать безраздельно с тем, кого долгое время даже за человека не считал.

- Я знаю, - улыбнулся он, запуская руку в волосы на затылки Рицки и на ощупь прослеживая все еще светящиеся и выпуклые, как при Поединке, латинские буквы - «Нелюбимый», теперь это на самом деле твое имя, поздравляю, - тихо прошептал он, целуя младшего брата в уголок губ.

- Спасибо, - прошептал в ответ мальчик, послушно приоткрывая губы, ведь он хорошо помнил, что старшему брату нравится целовать его именно так, и не хочел отталкивать его, не сейчас. Но Сеймей сам тут же отстранился и приложил палец к его губа, покачав головой.

- Не нужно. Братьев так не целуют, Рицка.

- Но ты сам...

- Я был не прав, прости.

- И ты меня, - умиротворенно вздохнул Рицка, укладывая голову ему на плечо и обнимая ногами, - Я так боялся, что ты разозлишься.

- А я, что больше никогда не услышу, как ты смеешься.

- Не бойся, я еще посмеюсь для тебя.

- Только для меня?

- Ага.

***

- Ты неприлично счастлив, Агацума, - проворчал Нисей, опираясь спиной на поручень.

- Завидуешь?

- Немного. Похоже, они там совсем в нас не нуждаются.

- Нуждаются, и еще как. Однажды он поймет это...

- Мне хочется в это верить.