Автор: Небо в глазах ангела
Название: Бескорыстные чудеса
Бета: Lady Clow
Пейринг: Себастиан/Сиэль
Рейтинг: PG
Жанр: angst
Статус: закончен
Предупреждение:такого ангста я еще не писала.
Бескорыстные чудеса
Последний из славного рода Фантомхайвов, граф Сиэль Фантомхайв, верный слуга её величества королевы Виктории и один из богатейших людей Великобритании, ненавидел Рождество. Так сильно, как только может ненавидеть ребенок десять лет отроду, узнавший, что чудес на свете не бывает, и что все в этой жизни имеет свою цену, даже жизнь – жизнь ребенка.
Невинность нынче в цене, кому как не четырнадцатилетнему графу было это знать? Но, разумеется, Сиэль никогда бы не позволил бы себе такой роскоши, как открыто продемонстрировать кому бы то ни было свое истинное отношение к этому так любимому детьми празднику. Даже Себастиан не догадывался об этом – по крайней мере, граф на это очень надеялся.
Сейчас, скача во весь опор, и спиной ощущая, как дворецкий следует за ним на своем скакуне, он просто не мог не думать об этом. Если они не успеют, что тогда? Неужели у него появится еще один повод ненавидеть этот праздник? Двадцать пятое декабря – день, когда большинство его сверстников ожидают подарков и нетерпеливо поглядывают на давно развешенные над камином чулки, а он скачет во весь опор вместе с полицейскими из отдела убийств, преследуя очередного маньяка. На этот раз молодую женщину, одержимую лишь одной жаждой – рождения собственного ребенка. Но что поделаешь, если Господь Бог отнял у неё этот дар, за преступление, что она совершила перед своим первенцем, которому, будучи еще девочкой, просто не позволила увидеть этот свет, искренне считая, что тем самым наказывает его отца, её недавнего возлюбленного, который, узнав о беременности, отрекся от их любви.
Никто не знает, как ей в руки попал какой-то древний фолиант по черной магии, никто не знает, какие мысли роились в её голове, прежде чем несчастная, обезумевшая от горя бесплодная женщина, решилась проводить те ритуалы, что в таких откровенно жутких подробностях были в нем описаны. Но факт отныне остается фактом, и ничто не изменит сего. Месяц назад в Ист-Энде начали пропадать из колыбелей грудные, а то и вовсе новорожденные дети. Разумеется, Скотланд-Ярд переполошился не сразу, а лишь после того, как на окраине Лондона торговцами, прячущими от налогов и властей в окрестном лесочке контрабандный товар, не было обнаружено место, где был проведен жуткий ритуал. Бывалые пройдохи были так растеряны и испуганы увиденным, что сломя голову побежали в полицию.
Сиэль, сопровождаемый неизменным дворецким, прибыл туда почти сразу, как только ему сообщили об этом страшном преступлении не только перед королевой, но и перед Богом. И две ночи не мог спокойно уснуть. Себастиан, наплевав на давно заведенный и тщательно соблюдаемый ими обоими вечерний ритуал, когда слуга оставался в комнате графа только тогда, когда тот сам просил его об этом, не потушил свечи, как делал раньше, не прикрыл по плотнее дверь, выходя, не подоткнул одеяло, а наоборот откинул его и лег рядом с мальчиком, свернувшимся в позу эмбриона, стараясь тем самым хоть как-то отгородится от ужаса воспоминаний, в новых красках оживающих в его снах.
О какой гордости может идти речь, когда сил не остается даже на то, чтобы сопротивляться совершенно детскому желанию прижаться всем телом к закутанному в строгий фрак телу, забиться поглубже в руки, спрятанные под тканью белых перчаток, уткнуться в шею, до крови прикусив губу, чтобы не разреветься в голос от отчаяния и обреченности терзающих душу. Помнил ли граф в эти ночи наполненные теплом и тихим шепотом, произносящим какие-то совершенно не свойственные этому голосу нежности, о том, что сейчас с ним в постели не человек, а демон, которому просто по определению не должно быть свойственно ничто человеческое? Нет, не помнил.
А вот сейчас, когда поимка Лондонской ведьмы лишь вопрос времени, но преследователей гонит вперед не только азарт, но и страх – отчаянный страх беспомощных перед превратностями судьбы людей за ребенка, который был похищен последним. Который, как надеялись все они, еще не успел принять смерть на алтаре. Сиэль вспомнил и ужаснулся. Ужаснулся, что не прошло и четырех лет с заключения контракта с демоном, как он сам стал забывать и о предложенной цене, и о нечеловеческом происхождении своего слуги.
Но цель уже близко – вон впереди между редкими деревьями мелькает бурая кобылка со всадницей на спине. Таким мыслям явно не место здесь и сейчас.
- Именем короны приказываю вам остановиться и отдать нам ребенка! – громко кричит граф, настигая беглянку, но куда там, она лишь пришпоривает лошадь и даже не оглянувшись, продолжает бешеную скачку.
Полицейские отстали немного, впереди лишь он и его дворецкий, если приказать дьяволу использовать свою силу сейчас, увидят или нет? Но истязать себя чувством вины еще за одну не спасенную им жизнь граф не желает, а точнее просто знает, что не сможет пережить еще одной смерти, еще одной кровавой печати на своем сердце, которое так надежно скрыто от всех за панцирем безразличия и ледяного спокойствия. Под доспехами не видно крови, но стоит их снять…
- Себастиан, останови её, - приказ четок и ясен, в нем нет места ни для недопонимания, ни для скрытых подтекстов. Что может женщина, возомнившая себя поборницей темных сил, против демона?
***
- Спаси его, - приказ или просьба? Как разобрать? Но демон лукав, демон искусен во лжи, а, значит, чувствует даже легчайшие изменения в тоне, в настроении, во влажном блеске почти плачущих глаз. Это самое «почти» четыре года назад и привлекли его к этому непостижимому ребенку, так отчаянно стремящемуся казаться взрослым, даже когда хочется лишь одного - разреветься от бессилия, отчаянно прижимая к груди быстро остывающее тельце. Они не успели. Он не успел. Но демон – не Бог, ему не под силу вдохнуть жизнь в то, что уже мертво, какую бы цену не согласился заплатить за свою просьбу его юный господин.
- Я не могу, мой господин.
- Если дело в цене, то мне есть, что предложить тебе, - тихий, сбивающийся шепот, еле слышно, но демон умеет читать по губам, да что там по губам, по душам. - Я заплатил за твою службу душой, теперь я могу тебе предложить лишь…
Палец прижимается к искусанным до крови губам, пятная ткань белоснежной перчатки алыми каплями.
- Твоя жертва, даже если ты готов предложить мне свою невинность, ничего не изменит.
- Но ты же хочешь, хочешь её получить! – граф не сомневается, граф уверен, две ночи в одной постели, теплые руки под ночной рубашкой, легкие, пока сознание еще не до конца ускользнуло в царство сновидений, поцелуи – височек, скула, уголок губ. Пусть ему всего четырнадцать, но сложно понять неоднозначно, когда ответ так прозрачен, так давно просится на язык.
- Разумеется, - зачем лукавить, когда сам же и подвел его к таким мыслям? Сам захотел, сам воплотил, сам готов ответить за каждое слово, каждое прикосновение. Только, перед кем держать ответ? Не перед мальчиком же. А даже если и перед ним, уж кто-кто, а демон сможет найти единственно верные аргументы, сможет отступить в тень, сможет снова вернуться на главный план.
- Тогда почему?!
- Это не в моих силах, какую бы цену ты не готов был заплатить.
И остается лишь разжать маленькие еще совсем детские ручки, забрать из них бездыханное тельце, передавая подоспевшим полицейским, стянуть с плеч плащ с меховой подбивкой, укутать дрожащего мелкой дрожью мальчика. Ему так хочется плакать, но нельзя – нельзя, когда вокруг так много людей. Нельзя, когда от покосившейся березы на него с лютой ненавистью смотрит та, что, гоняясь за призраком, заплатила за свои грехи четырьмя невинными жизнями, рассчитывая в Рождество, когда Бог ближе всего к людям добиться того, в чем не смогли помочь ни лекари, ни целители. И даже взять себя на руки, и самому прижаться к теплому телу того, кто сможет спрятать его от этих ненавидящих глаз, он не может. Лишь вскинуть твердый взгляд на подошедшего главу отдела по особо опасным преступлениям, лишь высокомерно кивнуть на его сухую похвалу за оперативность и еще более сухую попытку утешить, что жертв могло было быть и больше, если бы не вмешательство его светлости. Позволить слуге подсадить себя на лошадь, даже не заметив, как бережно обхватывают за талию руки в перчатках, и очнуться только когда эти же самые руки, так же бережно снимут с седла, только тогда обнаружив, что вот оно – поместье Фантомхайв.
- Себастиан, - губы не слушаются, но граф упрям, он заставляет их шевелиться, выталкивает из перехваченного спазмом горла звуки, неохотно складывающиеся в слова.
- Чай с лимоном, горячая ванна и постель. Вам не нужно сейчас ни о чем думать, мой господин, - мягкий голос звучит обволакивающе, ему так хочется верить, так хочется подчиняться.
Имеет ли значение – слуга или господин, когда сам ты себя чувствуешь так, словно нет тебя вовсе, лишь оболочка осталась, без сердца, без души, без памяти. Может оно и к лучшему, что рядом с тобой есть тот, кто может все решить за тебя.
***
- Себастиан, - мальчик изломанной куклой сидит на постели.
Плавность и одновременная угловатость только-только начавшего перерождаться из детского во взрослое тела. Огромные глаза, правый даже не портит пентаграмма демонского контракта, а, наоборот, придает облику не мальчика, а уже почти юноши, своеобразную пикантность. И мелкая дрожь в ладошках, лежащих на коленях, и тихий перестук зубов.
- Да, мой господин, - отзывается слуга, стоящий на одном колене и застегивающий последнюю пуговку на рубашке графа. - Если вам холодно, я могу растопить камин, - конечно, это не тот холод, от которого можно так легко избавиться, но долг великолепного дворецкого дома Фантомхайв всегда быть учтивым и предупредительным со своим господином.
- Это не поможет.
- Тогда, что я могу сделать для вас? - голос ровен, но все так же проникновенен, каким юный граф его слышал уже не раз. Но он не волнует его так, как руки заключенные в плен перчаток, покоящиеся сейчас на его бедрах.
- Мне холодно, согрей меня, - тихое сбившееся дыхание, ни звука не слетает с истерзанных зубами нежных губ, но дворецкий снова все читает не по звучанию слов, а по трепету струн маленькой измученной души.
- А вам не кажется, мой господин, что вам еще рано просить о подобном?
- Нет, ведь я хочу… - и снова палец, прижимающийся к губам, запрещает продолжить фразу.
- Ты хочешь лишь забыться, но неужели видишь только этот способ?
- А ты видишь другой?
- Хмм…
- Ответь мне! – все-таки еще только мальчик, не юноша, не подросток. Он срывается, он чуть не плачет, но ни слезинки не скатывается с длинных пепельных ресниц.
- Прикажите мне, и я найду его для вас.
- Но ты же хочешь, хочешь меня!
- Хочу, но не так.
- А как? – тон требователен, властен, но в глазах столько беспомощности, столько почти детской обиды на отказ.
- Я хочу, чтобы ты сам захотел меня.
- Но я же сказал уже, что хочу!
- Нет, мой господин, вы желаете лишь забвения, и я подарю его вам, - улыбка многообещающа, но ничего не значит, Сиэль давно уже это усвоил. Все улыбки его дворецкого ровным счетом ничего не значат, всего лишь еще одна очередная маска, не более того. Ни искренности, ни теплоты, лишь тонкий расчет.
Но руки до этого лежащие на голых бедрах оживают, скользят по телу выше, медленно-медленно перебирая пальцами по ткани шелковой рубашки. Глаза затягивают в бездну сейчас совсем не демонских круглых как блюдца зрачков, губы тянутся к губам и мальчику кажется, что вот оно, сейчас он, наконец, узнает каково это – становиться взрослым в постели с мужчиной. Но ему страшно. Неизвестность всегда пугает, но его дворецкий, как много раз прежде, удивляет его, всего лишь почти невесомо касаясь сухими губами лба. И тут же сознание покидает юного графа, и он обмякает подхваченный сильными руками.
- Сегодня тебе не будут сниться сны, - а слово дворецкого дома Фантомхайв порой бывает даже тверже слова самого графа. Вот только мало кому дано об этом знать. И пусть у маленького графа в эту Рождественскую ночь будет свое маленькое, но все-таки чудо. А о цене за такую малость можно и забыть, не правда ли?
А в городе детки засыпают в постельках, мечтая о сказочных подарках, которые они достанут наутро из чулок, веря в бескорыстные чудеса. И еще не знают, что бескорыстное чудо, подаренное тебе безвозмездно, не может быть большим и дарующим великое счастье, а только маленьким и немного беспомощным, способным лишь уменьшить боль, или лишь ненадолго позволить забыть о ней.
Но разве от этого оно перестанет быть чудом?
Название: Бескорыстные чудеса
Бета: Lady Clow
Пейринг: Себастиан/Сиэль
Рейтинг: PG
Жанр: angst
Статус: закончен
Предупреждение:такого ангста я еще не писала.
Бескорыстные чудеса
Бескорыстные чудеса
Последний из славного рода Фантомхайвов, граф Сиэль Фантомхайв, верный слуга её величества королевы Виктории и один из богатейших людей Великобритании, ненавидел Рождество. Так сильно, как только может ненавидеть ребенок десять лет отроду, узнавший, что чудес на свете не бывает, и что все в этой жизни имеет свою цену, даже жизнь – жизнь ребенка.
Невинность нынче в цене, кому как не четырнадцатилетнему графу было это знать? Но, разумеется, Сиэль никогда бы не позволил бы себе такой роскоши, как открыто продемонстрировать кому бы то ни было свое истинное отношение к этому так любимому детьми празднику. Даже Себастиан не догадывался об этом – по крайней мере, граф на это очень надеялся.
Сейчас, скача во весь опор, и спиной ощущая, как дворецкий следует за ним на своем скакуне, он просто не мог не думать об этом. Если они не успеют, что тогда? Неужели у него появится еще один повод ненавидеть этот праздник? Двадцать пятое декабря – день, когда большинство его сверстников ожидают подарков и нетерпеливо поглядывают на давно развешенные над камином чулки, а он скачет во весь опор вместе с полицейскими из отдела убийств, преследуя очередного маньяка. На этот раз молодую женщину, одержимую лишь одной жаждой – рождения собственного ребенка. Но что поделаешь, если Господь Бог отнял у неё этот дар, за преступление, что она совершила перед своим первенцем, которому, будучи еще девочкой, просто не позволила увидеть этот свет, искренне считая, что тем самым наказывает его отца, её недавнего возлюбленного, который, узнав о беременности, отрекся от их любви.
Никто не знает, как ей в руки попал какой-то древний фолиант по черной магии, никто не знает, какие мысли роились в её голове, прежде чем несчастная, обезумевшая от горя бесплодная женщина, решилась проводить те ритуалы, что в таких откровенно жутких подробностях были в нем описаны. Но факт отныне остается фактом, и ничто не изменит сего. Месяц назад в Ист-Энде начали пропадать из колыбелей грудные, а то и вовсе новорожденные дети. Разумеется, Скотланд-Ярд переполошился не сразу, а лишь после того, как на окраине Лондона торговцами, прячущими от налогов и властей в окрестном лесочке контрабандный товар, не было обнаружено место, где был проведен жуткий ритуал. Бывалые пройдохи были так растеряны и испуганы увиденным, что сломя голову побежали в полицию.
Сиэль, сопровождаемый неизменным дворецким, прибыл туда почти сразу, как только ему сообщили об этом страшном преступлении не только перед королевой, но и перед Богом. И две ночи не мог спокойно уснуть. Себастиан, наплевав на давно заведенный и тщательно соблюдаемый ими обоими вечерний ритуал, когда слуга оставался в комнате графа только тогда, когда тот сам просил его об этом, не потушил свечи, как делал раньше, не прикрыл по плотнее дверь, выходя, не подоткнул одеяло, а наоборот откинул его и лег рядом с мальчиком, свернувшимся в позу эмбриона, стараясь тем самым хоть как-то отгородится от ужаса воспоминаний, в новых красках оживающих в его снах.
О какой гордости может идти речь, когда сил не остается даже на то, чтобы сопротивляться совершенно детскому желанию прижаться всем телом к закутанному в строгий фрак телу, забиться поглубже в руки, спрятанные под тканью белых перчаток, уткнуться в шею, до крови прикусив губу, чтобы не разреветься в голос от отчаяния и обреченности терзающих душу. Помнил ли граф в эти ночи наполненные теплом и тихим шепотом, произносящим какие-то совершенно не свойственные этому голосу нежности, о том, что сейчас с ним в постели не человек, а демон, которому просто по определению не должно быть свойственно ничто человеческое? Нет, не помнил.
А вот сейчас, когда поимка Лондонской ведьмы лишь вопрос времени, но преследователей гонит вперед не только азарт, но и страх – отчаянный страх беспомощных перед превратностями судьбы людей за ребенка, который был похищен последним. Который, как надеялись все они, еще не успел принять смерть на алтаре. Сиэль вспомнил и ужаснулся. Ужаснулся, что не прошло и четырех лет с заключения контракта с демоном, как он сам стал забывать и о предложенной цене, и о нечеловеческом происхождении своего слуги.
Но цель уже близко – вон впереди между редкими деревьями мелькает бурая кобылка со всадницей на спине. Таким мыслям явно не место здесь и сейчас.
- Именем короны приказываю вам остановиться и отдать нам ребенка! – громко кричит граф, настигая беглянку, но куда там, она лишь пришпоривает лошадь и даже не оглянувшись, продолжает бешеную скачку.
Полицейские отстали немного, впереди лишь он и его дворецкий, если приказать дьяволу использовать свою силу сейчас, увидят или нет? Но истязать себя чувством вины еще за одну не спасенную им жизнь граф не желает, а точнее просто знает, что не сможет пережить еще одной смерти, еще одной кровавой печати на своем сердце, которое так надежно скрыто от всех за панцирем безразличия и ледяного спокойствия. Под доспехами не видно крови, но стоит их снять…
- Себастиан, останови её, - приказ четок и ясен, в нем нет места ни для недопонимания, ни для скрытых подтекстов. Что может женщина, возомнившая себя поборницей темных сил, против демона?
***
- Спаси его, - приказ или просьба? Как разобрать? Но демон лукав, демон искусен во лжи, а, значит, чувствует даже легчайшие изменения в тоне, в настроении, во влажном блеске почти плачущих глаз. Это самое «почти» четыре года назад и привлекли его к этому непостижимому ребенку, так отчаянно стремящемуся казаться взрослым, даже когда хочется лишь одного - разреветься от бессилия, отчаянно прижимая к груди быстро остывающее тельце. Они не успели. Он не успел. Но демон – не Бог, ему не под силу вдохнуть жизнь в то, что уже мертво, какую бы цену не согласился заплатить за свою просьбу его юный господин.
- Я не могу, мой господин.
- Если дело в цене, то мне есть, что предложить тебе, - тихий, сбивающийся шепот, еле слышно, но демон умеет читать по губам, да что там по губам, по душам. - Я заплатил за твою службу душой, теперь я могу тебе предложить лишь…
Палец прижимается к искусанным до крови губам, пятная ткань белоснежной перчатки алыми каплями.
- Твоя жертва, даже если ты готов предложить мне свою невинность, ничего не изменит.
- Но ты же хочешь, хочешь её получить! – граф не сомневается, граф уверен, две ночи в одной постели, теплые руки под ночной рубашкой, легкие, пока сознание еще не до конца ускользнуло в царство сновидений, поцелуи – височек, скула, уголок губ. Пусть ему всего четырнадцать, но сложно понять неоднозначно, когда ответ так прозрачен, так давно просится на язык.
- Разумеется, - зачем лукавить, когда сам же и подвел его к таким мыслям? Сам захотел, сам воплотил, сам готов ответить за каждое слово, каждое прикосновение. Только, перед кем держать ответ? Не перед мальчиком же. А даже если и перед ним, уж кто-кто, а демон сможет найти единственно верные аргументы, сможет отступить в тень, сможет снова вернуться на главный план.
- Тогда почему?!
- Это не в моих силах, какую бы цену ты не готов был заплатить.
И остается лишь разжать маленькие еще совсем детские ручки, забрать из них бездыханное тельце, передавая подоспевшим полицейским, стянуть с плеч плащ с меховой подбивкой, укутать дрожащего мелкой дрожью мальчика. Ему так хочется плакать, но нельзя – нельзя, когда вокруг так много людей. Нельзя, когда от покосившейся березы на него с лютой ненавистью смотрит та, что, гоняясь за призраком, заплатила за свои грехи четырьмя невинными жизнями, рассчитывая в Рождество, когда Бог ближе всего к людям добиться того, в чем не смогли помочь ни лекари, ни целители. И даже взять себя на руки, и самому прижаться к теплому телу того, кто сможет спрятать его от этих ненавидящих глаз, он не может. Лишь вскинуть твердый взгляд на подошедшего главу отдела по особо опасным преступлениям, лишь высокомерно кивнуть на его сухую похвалу за оперативность и еще более сухую попытку утешить, что жертв могло было быть и больше, если бы не вмешательство его светлости. Позволить слуге подсадить себя на лошадь, даже не заметив, как бережно обхватывают за талию руки в перчатках, и очнуться только когда эти же самые руки, так же бережно снимут с седла, только тогда обнаружив, что вот оно – поместье Фантомхайв.
- Себастиан, - губы не слушаются, но граф упрям, он заставляет их шевелиться, выталкивает из перехваченного спазмом горла звуки, неохотно складывающиеся в слова.
- Чай с лимоном, горячая ванна и постель. Вам не нужно сейчас ни о чем думать, мой господин, - мягкий голос звучит обволакивающе, ему так хочется верить, так хочется подчиняться.
Имеет ли значение – слуга или господин, когда сам ты себя чувствуешь так, словно нет тебя вовсе, лишь оболочка осталась, без сердца, без души, без памяти. Может оно и к лучшему, что рядом с тобой есть тот, кто может все решить за тебя.
***
- Себастиан, - мальчик изломанной куклой сидит на постели.
Плавность и одновременная угловатость только-только начавшего перерождаться из детского во взрослое тела. Огромные глаза, правый даже не портит пентаграмма демонского контракта, а, наоборот, придает облику не мальчика, а уже почти юноши, своеобразную пикантность. И мелкая дрожь в ладошках, лежащих на коленях, и тихий перестук зубов.
- Да, мой господин, - отзывается слуга, стоящий на одном колене и застегивающий последнюю пуговку на рубашке графа. - Если вам холодно, я могу растопить камин, - конечно, это не тот холод, от которого можно так легко избавиться, но долг великолепного дворецкого дома Фантомхайв всегда быть учтивым и предупредительным со своим господином.
- Это не поможет.
- Тогда, что я могу сделать для вас? - голос ровен, но все так же проникновенен, каким юный граф его слышал уже не раз. Но он не волнует его так, как руки заключенные в плен перчаток, покоящиеся сейчас на его бедрах.
- Мне холодно, согрей меня, - тихое сбившееся дыхание, ни звука не слетает с истерзанных зубами нежных губ, но дворецкий снова все читает не по звучанию слов, а по трепету струн маленькой измученной души.
- А вам не кажется, мой господин, что вам еще рано просить о подобном?
- Нет, ведь я хочу… - и снова палец, прижимающийся к губам, запрещает продолжить фразу.
- Ты хочешь лишь забыться, но неужели видишь только этот способ?
- А ты видишь другой?
- Хмм…
- Ответь мне! – все-таки еще только мальчик, не юноша, не подросток. Он срывается, он чуть не плачет, но ни слезинки не скатывается с длинных пепельных ресниц.
- Прикажите мне, и я найду его для вас.
- Но ты же хочешь, хочешь меня!
- Хочу, но не так.
- А как? – тон требователен, властен, но в глазах столько беспомощности, столько почти детской обиды на отказ.
- Я хочу, чтобы ты сам захотел меня.
- Но я же сказал уже, что хочу!
- Нет, мой господин, вы желаете лишь забвения, и я подарю его вам, - улыбка многообещающа, но ничего не значит, Сиэль давно уже это усвоил. Все улыбки его дворецкого ровным счетом ничего не значат, всего лишь еще одна очередная маска, не более того. Ни искренности, ни теплоты, лишь тонкий расчет.
Но руки до этого лежащие на голых бедрах оживают, скользят по телу выше, медленно-медленно перебирая пальцами по ткани шелковой рубашки. Глаза затягивают в бездну сейчас совсем не демонских круглых как блюдца зрачков, губы тянутся к губам и мальчику кажется, что вот оно, сейчас он, наконец, узнает каково это – становиться взрослым в постели с мужчиной. Но ему страшно. Неизвестность всегда пугает, но его дворецкий, как много раз прежде, удивляет его, всего лишь почти невесомо касаясь сухими губами лба. И тут же сознание покидает юного графа, и он обмякает подхваченный сильными руками.
- Сегодня тебе не будут сниться сны, - а слово дворецкого дома Фантомхайв порой бывает даже тверже слова самого графа. Вот только мало кому дано об этом знать. И пусть у маленького графа в эту Рождественскую ночь будет свое маленькое, но все-таки чудо. А о цене за такую малость можно и забыть, не правда ли?
А в городе детки засыпают в постельках, мечтая о сказочных подарках, которые они достанут наутро из чулок, веря в бескорыстные чудеса. И еще не знают, что бескорыстное чудо, подаренное тебе безвозмездно, не может быть большим и дарующим великое счастье, а только маленьким и немного беспомощным, способным лишь уменьшить боль, или лишь ненадолго позволить забыть о ней.
Но разве от этого оно перестанет быть чудом?